Кризис в Восточной Европе на самом деле нас не касался. Но вдруг коснулся.
В прошлую субботу я проснулся на зеленых носилках. Я не помню, как я заснул, но зато помню, как проснулся. Ужасно, что был уже день. Светло. Теперь я снова видел все это. Единственная мысль, которая меня утешала – с этого момента ничего уже не может быть хуже.
Мы проезжали через блокпосты, на которых стояли безумцы, безлюдные городки, разбомбленные заводы и поля подсолнечника. Пока мы ехали, мы слышали разрывы минометных снарядов.
Размахивание голландским паспортом не сильно помогало. «Мне все равно, откуда ты. Будь ты хоть с Марса, я все равно должен проверить твои документы и обыскать машину» - ответил мне солдат из украинской нерегулярной части. Пока он пролистывал страницы моего паспорта с печатями, в левой руке он держал гранату, палец был продет сквозь кольцо. «Более 190 моих сограждан погибло в этой катастрофе, вы можете просто из вежливости пропустить меня», – обратился я. Он посмотрел на меня и сказал: «Меня не ебет». Блокпосты боевиков ничем не отличались. «Ты голандец? Хочешь знать, что случилось с самолетом?» - спросил меня повстанец из укрепленной Горловки. «Я расскажу тебе. Он упал. Просто упал. Дерьмо случается».
Когда мы прибыли на место крушения, молодой повстанец с бородой наставил на нас оружие и сказал: «Убирайтесь отсюда. Сейчас же». Было непросто убедить его, что мы просто выкурим сигаретку и пойдем. Затем он передернул затвор своего калашникова, ткнул им в моем направлении и прогнал нас. Но мы еще не успели уйти, когда боевики отвлеклись на свои радио. «Танки идут!» – закричал кто-то. Они расселись по машинам и уехали. Наш водитель тоже уехал, он достаточно насмотрелся и хотел попасть домой. Мы застряли на ночь среди обломков и тел. В поле. Местные спасатели охотно поделились с нами едой, самогоном и носилками. Они не просто хотели поговорить, им это было нужно. По хорошей традиции, рабочие выпили за дружбу: «Пусть русские и голландцы живут в мире», произнес первый собеседник, осторожно подбирая слова. Мы устроились на ночь.
Во время государственного визита Путина в Нидерланды в апреле 2013 мэр Амстердама отказался встречаться с ним, сославшись на «плотный график». Никогда, за все его время пребывания в должности, российского президента не встречали в Голландии такими протестами. Ходил слух о том, что протестующие ЛГБТ шумели за стенами Национального морского музея так сильно, что гостям, приглашённым к обеду, пришлось перейти в другую комнату - с тарелками, салфетками, ножами и вилками в руках. До этого мы притворялись, что ничего серьезного в России не происходит – просто образец страусигной политики. Пока мы продолжали вести дела как обычно, смотреть как растут продажи, позволять судам заходить в гавань Роттердама и давать преступным режимам использовать хитрые налоговые схемы, все было хорошо. Мы продолжали говорить друг другу, что Россия – это «молодая демократия», хотя от этого термина много лет назад отказались даже кремлевские пропагандисты.
Я рассказывал о кризисе в Украине с первых дней. В те дни, когда Янукович отказался подписывать соглашение с ЕС, во время первых протестов в Киеве, когда началось насилие, когда по всей стране стали сбрасывать памятники Ленину, когда Янукович был вынужден бежать из страны, когда был аннексирован Крым, когда вспыхнуло насилие на востоке страны. Иногда происходящее казалось сюрреалистичным. Я в деталях помню прямой эфир, во время которой мне задавали вопросы о фальсифицированном референдуме в Крыму. Вечерние новости начались с новости о голландской коррупции. Местные депутаты использовали государственные средства для проведения избирательной кампании. Один депутат спонсировал турнир по гольфу, другой заказал красное вино за 100 долларов. «Возвращаясь к Олафу Коэнсу из Симфирополя. Что происходит после референдума?» Я чуть не сказал, что здесь не пару бутылок вина прикарманили, а оккупирована территорию суверенного европейского государства.
Что-то должно было случиться. Опасная пропагандистская война вышла из-под контроля с обеих сторон, как с российской, так и с украинской. И каждый раз, когда случалось что-то серьезное, будь то столкновения протестующих с полицией или маневры военных, я думал что это предел – просто хуже уже не может быть. После карательной операции против протестующих в Киеве, после расстрела Майдана. После аннексии Крыма, после вспыхнувшего насилия на востоке Украины. И каждый раз становилось хуже. А потом это коснулось меня лично.
В прошлую субботу я проснулся на зеленых носилках. Я не помню, как я заснул, но зато помню, как проснулся. Ужасно, что был уже день. Светло. Теперь я снова видел все это. Единственная мысль, которая меня утешала – с этого момента ничего уже не может быть хуже.
Мы проезжали через блокпосты, на которых стояли безумцы, безлюдные городки, разбомбленные заводы и поля подсолнечника. Пока мы ехали, мы слышали разрывы минометных снарядов.
Размахивание голландским паспортом не сильно помогало. «Мне все равно, откуда ты. Будь ты хоть с Марса, я все равно должен проверить твои документы и обыскать машину» - ответил мне солдат из украинской нерегулярной части. Пока он пролистывал страницы моего паспорта с печатями, в левой руке он держал гранату, палец был продет сквозь кольцо. «Более 190 моих сограждан погибло в этой катастрофе, вы можете просто из вежливости пропустить меня», – обратился я. Он посмотрел на меня и сказал: «Меня не ебет». Блокпосты боевиков ничем не отличались. «Ты голандец? Хочешь знать, что случилось с самолетом?» - спросил меня повстанец из укрепленной Горловки. «Я расскажу тебе. Он упал. Просто упал. Дерьмо случается».
Когда мы прибыли на место крушения, молодой повстанец с бородой наставил на нас оружие и сказал: «Убирайтесь отсюда. Сейчас же». Было непросто убедить его, что мы просто выкурим сигаретку и пойдем. Затем он передернул затвор своего калашникова, ткнул им в моем направлении и прогнал нас. Но мы еще не успели уйти, когда боевики отвлеклись на свои радио. «Танки идут!» – закричал кто-то. Они расселись по машинам и уехали. Наш водитель тоже уехал, он достаточно насмотрелся и хотел попасть домой. Мы застряли на ночь среди обломков и тел. В поле. Местные спасатели охотно поделились с нами едой, самогоном и носилками. Они не просто хотели поговорить, им это было нужно. По хорошей традиции, рабочие выпили за дружбу: «Пусть русские и голландцы живут в мире», произнес первый собеседник, осторожно подбирая слова. Мы устроились на ночь.
Во время государственного визита Путина в Нидерланды в апреле 2013 мэр Амстердама отказался встречаться с ним, сославшись на «плотный график». Никогда, за все его время пребывания в должности, российского президента не встречали в Голландии такими протестами. Ходил слух о том, что протестующие ЛГБТ шумели за стенами Национального морского музея так сильно, что гостям, приглашённым к обеду, пришлось перейти в другую комнату - с тарелками, салфетками, ножами и вилками в руках. До этого мы притворялись, что ничего серьезного в России не происходит – просто образец страусигной политики. Пока мы продолжали вести дела как обычно, смотреть как растут продажи, позволять судам заходить в гавань Роттердама и давать преступным режимам использовать хитрые налоговые схемы, все было хорошо. Мы продолжали говорить друг другу, что Россия – это «молодая демократия», хотя от этого термина много лет назад отказались даже кремлевские пропагандисты.
Я рассказывал о кризисе в Украине с первых дней. В те дни, когда Янукович отказался подписывать соглашение с ЕС, во время первых протестов в Киеве, когда началось насилие, когда по всей стране стали сбрасывать памятники Ленину, когда Янукович был вынужден бежать из страны, когда был аннексирован Крым, когда вспыхнуло насилие на востоке страны. Иногда происходящее казалось сюрреалистичным. Я в деталях помню прямой эфир, во время которой мне задавали вопросы о фальсифицированном референдуме в Крыму. Вечерние новости начались с новости о голландской коррупции. Местные депутаты использовали государственные средства для проведения избирательной кампании. Один депутат спонсировал турнир по гольфу, другой заказал красное вино за 100 долларов. «Возвращаясь к Олафу Коэнсу из Симфирополя. Что происходит после референдума?» Я чуть не сказал, что здесь не пару бутылок вина прикарманили, а оккупирована территорию суверенного европейского государства.
Я встал с этих зеленых носилок и прошелся по полю среди обломков, тел и их вещей. Я продолжал говорить себе: это конец. После такого уже ничего хуже быть не может. Но будет.
Перевел @M_a_Ge
Автор никогда не видел ни украинских солдат, ни представителей ополчения. Поведение и слова, якобы сказанные автору, не вписываются в менталитет обоих сторон. Более того, есть очень большая вероятность, что автор писал свою сказочную историю не выходя из офиса и основываясь на голливудских фильмах, стереотипах и собственном фимозе головного мозга. Стыд и позор желтой прессе!
ОтветитьУдалитьСтыд и позор кацапам, называющим террористов ополченцами.
УдалитьИ с той, и с другой (и с третьей) стороны есть и философы с двумя вышами, с инженера, работающие на бриттов с пиндосами, и заблудшие гоп-стопники, и карманные воришки. Кто угодно. И нарваться борзописец мог на кого угодно. Но то, что они спиздел - видно невооруженным взглядом - но в другом месте текста.
Удалить